Мемуары разные бывают. Есть мемуары обиженных, мстительных, завистников. Они пишут о коллегах и начальниках так, что те выглядят тупыми, подлыми, отвратительными алкашами… Читаешь такого (условно Коржакова) и думаешь: как же, бедный автор, ты всё это годами терпел, раболепствовал, изображал любовь и верность.
Елена Дикун — очевидец политических приключений — пишет так, что сразу видишь: это просто картинки с натуры. С 1993 года до 2001 она была обозревателем отдела политики «Общей газеты», входила в президентский пул. С 2001 по конец 2003 — пресс-секретарь «Союза правых сил».
Люди у неё совершенно живые, узнаёшь манеры, даже слышишь интонации. Один штрих, одна фраза и — Хакамада как живая; даже более живая, чем во всех её собственных публичных выступлениях.
В мемуарах Елены нет второго дна, нет тайной цели; она не интригует, не сводит счёты. Так интересно читать рассказы о политических приключениях, которые написал свободный беспартийный человек.
Александр Минкин
Июнь 2000. Арест Гусинского
В июне 2000 президент полетел в Мадрид. Никаких сенсаций визит не предвещал. Сотрудники администрации утверждали, что это всего лишь визит вежливости, точнее даже, знак благодарности. Испания не делает погоды в международной политике, зато, в отличие от многих «первосортных» стран, Мадрид не устраивал Путину головомойку за чеченскую войну.
Но жизнь внесла свои коррективы: арест медиамагната Владимира Гусинского полностью сместил все акценты. Новость застала нас в музее Прадо, где в тот момент для Путина проводили экскурсию. Практически одновременно у всего кремлевского пула зазвонили мобильные телефоны. Редакции из Москвы бились в истерике: «Арестован Гусинский! Как реагирует президент? Что он говорит?»
Узнать, что думает и как реагирует президент, было невозможно. Также было нереально получить комментарии по горячим следам у членов российской делегации. Мы были отрезаны от Путина и его свиты.
После посещения Прадо вся делегация мгновенно испарилась, а пресс-служба объявила, что никаких заявлений не будет. Пришлось действовать обходным путем.
Поздно вечером я отправилась в фешенебельный отель «Ритц», где остановилась российская делегация. Заняла позицию под кроной дерева напротив отеля и затаилась. Выждав момент, когда кортеж президента отъехал, я прошмыгнула в отель и снизу позвонила своему хорошему знакомому еще по журфаку Дмитрию Рогозину, на тот момент председателю международного комитета Госдумы. Видимо, Рогозину самому очень хотелось перетереть ситуацию, он не колеблясь назвал свой номер: «Поднимайся!»
Дима пребывал в возбужденном состоянии и был словоохотлив. Он рассказал, что для всех членов делегации арест Гусинского был как гром среди ясного неба. Игорь Иванов, Виктор Христенко, Николай Аксененко, Сергей Приходько, начальник ФСО президента Евгений Муров узнали об аресте Гусинского точно так же, как и мы, журналисты, по телефонам от своих друзей и коллег из Москвы.
«Мы все, мягко говоря, обалдели. Никто не понимал, что произошло. Все были во взвинченном состоянии. По лицу президента ничего невозможно было распознать. Он с интересом слушал рассказ экскурсовода о творчестве Гойи. Евгений Максимович (Примаков — «МК»), который прилетел к вечеру из Дамаска с похорон Асада, тоже считает, что так нельзя было поступать. В общем, мы выработали единую позицию: главное сейчас выгородить президента. Дескать, Генпрокуратура — независимый орган. Она не должна согласовывать каждый свой шаг с президентом. Мы, конечно, понимаем, что наша позиция слабая, но ничего лучше в спешке придумать не могли», — рассказал Рогозин.
Спасибо Диме, фактура для статьи набралась, захватив на прощание яблоко, я радостная помчалась вниз. Но не тут-то было, на пороге отеля мне преградил путь руководитель пресс-службы президента Игорь Щеголев. «А что ты тут делаешь? Кого навещала?» — вкрадчиво спросил Щеголев. Понятное дело — он хотел знать, кто и что мог мне рассказать. Естественно, свой источник я сдавать не собиралась. Пришлось гнать какую-то несусветную чушь… Щеголев все понимал, тихо злился, но ничего поделать не мог…
Ответ, что думает сам президент об аресте Гусинского, мы узнали на следующий день уже в Берлине, куда перелетели из Мадрида. До последней минуты я не знала, окажусь ли на встрече с первым или нет. Я давно уже попала в список неблагонадежных, которых еще из пула не выкинули, но уже всячески урезали в правах, не допуская на закрытые мероприятия. Выручила подруга Наташа Тимакова (замначальника руководителя управления пресс-службы президента), которая из Москвы настояла на моем присутствии.
Президент на встрече с журналистами, которая проходила глубокой ночью, был раздражен и агрессивен. В качестве своего визави он выбрал корреспондента НТВ Алима Юсупова. «Вот вы знаете, как жирует Гусинский, а своим журналистам он платит копейки», — апеллировал Путин к Юсупову. Мы все тупились в тарелки, было неловко, все прекрасно знали, что Гусинский платил щедро, особенно звездам, к которым относился Алим. «Он гнилыми зубами ест с золотой тарелки, а журналисты голодают», — продолжал Путин. Он долго и много сыпал цифрами и фактами, характеризующими финансовые аспекты империи Гусинского. Детальное знание предмета настораживало, глава государства априори не может и не должен так тщательно углубляться в спор хозяйствующих субъектов. У государя есть дела и поважнее.
В конце Путин смилостивился. Он дал понять, что скоро Гусинский будет уже на свободе.
С этой встречи все мы вышли удрученные. Президент впервые общался с журналистами в такой манере. Прежде он всегда был предельно вежлив, явно хотел заручиться поддержкой журналистов, убедить их в своей правоте, невольно сделав союзниками.
Было три часа ночи, мы стояли с Алимом на пустынной улице. «Когда будем докладывать в Москву?» — спросила я. «Я завтра рано утром лечу с Малашенко на его самолете домой, все и расскажу». К тому времени мы с Алимом оставались в кремлевском пуле последними журналистами из империи Гусинского. Всех остальных уже вычистили. В результате на нас смотрели косо с двух сторон: в Кремле считали засланными казачками, а на работе подозревали, что душой прикипели к власти. В любом случае это уже мало имело отношения к журналистской работе, скорее к профессии разведчика. Всё, что услышал ненароком в Кремле, надо было немедленно сообщать руководству. В любой реплике искали отзвук войны Гусинского с Кремлем. В свою очередь Владимир Александрович слал через своих журналистов сигналы власти.
Гусинского скоро выпустили, и он, счастливый, стал объезжать свои владения. Наконец приехал и к нам в «Общую газету» и прямиком направился в кабинет Егора Владимировича (Яковлева, главного редактора «ОГ» — «МК»).
Через какое-то время Егор вызвал меня. Захожу. Сидит довольный Владимир Александрович, улыбается и начинает петь мне дифирамбы. Дескать, какая я замечательная журналистка. «Вашими статьями зачитываются. Я очень вас ценю». И без перехода: «Значит так, нужен текст. Вы же были на брифинге в Берлине? Президент там сказал, что скоро меня снова посадят». — «Владимир Александрович, вы же знаете, он этого не говорил», — возразила я. «Мне нужен текст», — продолжал настаивать Гусинский. «Этого не было», — упиралась я. За время нашей перепалки у меня в голове стремительно пронеслась перспектива моего неминуемого увольнения. Видимо, Гусинскому нужен такой посыл в войне с Кремлем. Но писать того, что не было, — не в моих правилах. Перечить хозяину — значит оказаться на улице.
В общем-то, в группе «Медиа-мост» с журналистами особо не церемонились. На каждого была собрана конфиденциальная информация, и в нужный момент служба безопасности, которой руководил бывший зампред КГБ Филипп Бобков, пускала ее в ход.
И вдруг кабинет заходил ходуном от громогласного ора Егора Владимировича. «Сволочь, зазвездилась, кремлевский прихвостень, запродалась им», — орал на меня Егор. Еще минута — и я бы не удивилась, что он запустит в меня телефонный аппарат. За Егором Владимировичем в гневе это водилось. «Пошла вон отсюда», — проорал Егор Владимирович и прямым текстом указал мне направление полета. Владимир Александрович пытался его утихомирить: «Ничего-ничего, не надо так. Сейчас мы всё решим».
Воспользовавшись моментом, под крики Егора я тихонечко ретировалась из кабинета. Теперь-то я понимаю, что таким образом Егор Владимирович выводил меня из-под удара Гусинского, но тогда мне было очень не по себе.
Номер был сдан в печать, делать было нечего, и я несколько дней не появлялась в редакции, в надежде, что ситуация сама собой рассосется в какую-то сторону. В общем, так оно и произошло. Когда я вернулась на работу, Егор Владимирович сделал вид, что этого эпизода не было.
Но прошел месяц, и последовала новая команда: надо было что-то написать про закрытый брифинг руководителя администрации Александра Волошина. Потом еще что-то в этом же духе. К журналистской работе все это уже не имело никакого отношения. Империя Гусинского стремительно рушилась, гайки в кремлевском пуле все туже закручивались. В общем, надо было круто все менять…
Декабрь 2002. Как мы ночевали с Немцовым в одной постели в окружении автоматчиков
В декабре 2002 года в Гудермесе (Чечня) должен был пройти Конгресс чеченского народа. Пригласили делегацию от Госдумы. Согласились очень немногие депутаты. Немцов, который немало сделал для того, чтобы приостановить кровопролитную чеченскую войну, естественно, решил ехать.
Поздно вечером Боря позвонил мне и сказал: «Завтра в 6 утра летим в Чечню, возьми несколько журналистов». Я позвала Сашу Рыклина из «Итогов», журналиста из «Известий» и «Эха Москвы».
На автобусах мы добирались до Гудермеса. Конгресс проходил в каком-то клубе. В зале было много людей в папахах и бурках. В президиуме восседал Ахмат Кадыров, в то время глава администрации Чеченской Республики. На съезде несколько делегатов предложили выдвинуть Кадырова на пост президента Чечни. Сам Кадыров попросил своих сторонников не отвлекаться от основных тем мероприятия и не заострять внимание на персоналиях. Главной темой съезда было обсуждение будущей конституции республики.
Атмосфера на съезде была благостной, пока на трибуну не вышел Борис Немцов. Он в свойственной ему манере стал рубить правду-матку. Что проводить референдум о принятии конституции и выборы — это правильно. Но для начала надо навести в республике порядок, чтобы появилась уверенность в легитимности политических процессов. Немцов заявил, что для этого необходимо прекращение зачисток, которые стали источником огромного количества жертв и появления новых террористов. И что надо сократить присутствие российской военной группировки в Чечне. По залу пошел недовольный гул, раздались крики возмущения, улюлюканье, свист. Немцова хотели заглушить. Обстановка накалялась.
фото: Геннадий Черкасов
Мне стало очень неуютно, точнее, даже страшно. Вдобавок надо учесть, что я была единственной женщиной в зале. Я спросила помощника Немцова, по совместительству его телохранителя, Сашу Горшкова: «Как думаешь, мы отсюда уйдем живыми?» По лицу Горшкова ходили желваки. «Не знаю, — мрачно ответил он. — Здесь серьезней, чем в Белоруссии». Незадолго до этого Немцова и Хакамаду жестко депортировали из вотчины Батьки.
Когда конгресс закончился и мы вышли во двор, нас окружила толпа молодых вооруженных людей. И один из них, обращаясь к Немцову, сказал примерно следующее: «Еще раз сунешься в Чечню, не поздоровится». Тогда еще никто в лицо не знал юного Рамзана Кадырова.
В Назрань (Ингушетия) автобусы с московскими делегатами прибыли затемно. Спецборт отложили до утра, самолеты тогда летали только в дневное время суток. Все депутаты поехали устраиваться на ночлег в гостиницы, а Боря скомандовал: «Едем в лагерь для беженцев».
В лагере Немцов переходил из палатки в палатку, где в холоде, грязи и нищете жили люди, оказавшиеся без крова. В какую бы палатку ни заходил Боря, туда сразу же набивались люди. Немцов искренне расспрашивал несчастных об их судьбе, находил для каждого доброе слово, а они перебивали его, задавали вопросы, и было видно, что они счастливы от того, что кто-то интересуется их судьбой.
Когда мы покинули лагерь, была глубокая ночь. Ни одного свободного места в гостинцах не было. Светила невеселая перспектива ночевать в машине. И в этот момент к нам подъехали два джипа, набитые вооруженными людьми. «Вы наши гости, мы отвезем вас на ночлег», — сказали джигиты. И мы как заговоренные тронулись за ними в путь. Нас привезли в шикарный особняк в горном поселке. В доме было ужасно холодно, до озноба. Все время прибывали люди в камуфляжной форме и с оружием. Одни занялись растапливанием камина, другие стали накрывать на стол. Все это напоминало фантасмагорическое кино.
«Кто эти люди? Где мы?» — спрашивала я с ужасом Немцова и Горшкова. Они лишь мрачно ухмылялись, ответа у них не было. Наши мобильные не работали, связь была лишь у спутникового телефона Саши Рыклина, который садился. Случись что — никто нас даже не найдет и не узнает, где могилка моя. Но наконец ситуация прояснилась, прибыл хозяин дома. Им оказался начальник милиции Назрани. Мы облегченно вздохнули.
К тому моменту дом прогрелся, стол уже ломился от яств, вино и более крепкие горячительные напитки лились рекой. Все быстро сроднились, мужская дружба крепла. Немцов восседал во главе стола и держал площадку. И вдруг Боря, видимо, особо не заморачиваясь, произнес тост: «Выпьем за то, чтобы этой холодной ночью горячие мужчины не дали замерзнуть нашей прекрасной женщине». На этих словах я похолодела. Я была единственной женщиной за столом, и речь явно шла обо мне. Десяток горячих глаз плотоядно уставились на меня…
Когда наступило время ложиться спать, Немцова увели в хозяйскую спальню. А меня, Сашу Горшкова, Сашу Рыклина и корреспондента «Эха» разместили в креслах в гостиной. (Корреспондент «Известий» благоразумно отбился от нас еще до поездки в лагерь беженцев.)
Только я задремала, как меня разбудил один из участников застолья в камуфляже. Он взял меня за руку и привел в спальню, где богатырским сном спал Борис Ефимович. Широким жестом он предложил мне возлечь рядом с начальником. Если честно, перспектива провести ночь под теплым одеялом и в горизонтальном положении показалось мне заманчивой, и я, как была, в куртке, свитере и джинсах, улеглась рядом с Немцовым, который — предвидя ваши вопросы — тоже спал в одежде. И тут в спальню вошли еще трое человек с автоматами. Они тихо сняли оружие и легли на пол, окружив нашу кровать по периметру. Когда утром я первой проснулась, наша охрана, как по мановению волшебной палочки, тихо испарилась. Наконец продрал глаза и Немцов. Надо было видеть выражение лица Бори, когда он обнаружил меня у себя под боком. «Дикун, мы что, с тобой спали?» — выпалил он. «Да, Боря, и еще с нами четверо автоматчиков», — мрачно отшутилась я.
Впрочем, все это были цветочки в сравнении с тем, что происходило ночью в гостиной, где остались ночевать члены нашей делегации. Даже в пересказе Горшкова и Рыклина это звучало как полный трэш.
Увы, корреспондент «Эха» впал в белую горячку. Напившись, посередине ночи он вскочил и стал бегать по дому, круша все на своем пути, с криком: «Нас окружают. Отстреливаемся. Бей их». Разбуженные джигиты, в которых еще тоже гуляли винные пары, скрутили возмутителя спокойствия и повели во двор на расстрел. Горшков и Рыклин чуть ли не валялись у них в ногах, умоляя пощадить убогого. Слава богу, отбили. Сам корреспондент «Эха» утром ничего этого не помнил и пребывал в глубокой прострации. Но главное, что наша поездка в Чечню закончилась без потерь.
Январь 2003. Как нечто в проруби
Наступил предвыборный, 2003-й год. На новогодние каникулы все разъехались по миру. Ранним утром меня разбудил звонок Немцова: «Дикун, я сейчас улетаю на Сейшелы. Мне пришла в голову гениальная идея! (Впрочем, других у Бори и не могло быть.) На Крещение мы всей фракцией прыгнем в прорубь!» — прорычал в трубку Немцов. «А зачем?» — спросонья спросила я. «Продемонстрируем бодрость, мощь и силу духа. Пусть все видят, что мы самые молодые, здоровые, сильные», — радостно ответил шеф.
«Боря, а ты прежде в прорубь нырял?» — поинтересовалась я. «Один раз, по пьяни. Когда еще губернаторствовал. Мы тогда с другом разделись, а вещи оставили в машине. Хлебнули для храбрости по 100 и бросились. Когда вынырнули и добежали до машины, то открыть её не смогли — двери заблокированы. Дрожим, ничего не понимаем и тут видим — в салоне две шикарные тёлки сидят в песцовых шубах и ржут над нами. В общем, пошутили они так. Ладно, Дикун, я взлетаю, давай шевелись, ищи прорубь».
Если честно, я не восприняла всерьёз слова Бори, решив, что под жарким солнцем всё само собой рассосётся. Но не тут-то было. Каждые два дня Немцов маниакально названивал мне с Сейшел: «Прорубь нашла?». Я лениво отмахивалась: «Боря, я на лыжах катаюсь в Австрии. Здесь с прорубями напряжёнка». Но, увы, вернувшись с островов, Немцов не остыл. Напрасно я взывала к его разуму: «Мы сами выставим себя на потеху всем. Это будет не пиар, а позор!». Шеф ничего не слышал: «Давай, ищи!». Дальше ускорение придавал трёхэтажными сложными междометиями, прилагательными и иже с ними.
Как потом выяснилось, идею сигануть в прорубь Немцову подсказал владелец аптек, который в то время поддерживал СПС. Однако найти в Москве прорубь оказалось непросто. В тот год зима выдалась очень холодная. Клубы моржей позакрывались, а те, что работали, были за чертой города. Но туда камеры и журналистов не нагонишь.
До Крещения оставалось три дня, а проруби всё не было. Немцов уже не то что матерился, он рычал как загнанный в угол зверь. И тогда я решила пойти тропой Лужкова. Ранним утром я отправилась в Серебряный Бор, где, как известно, моржевал мэр со своей командой. Услышав, что руководство СПС желает прыгнуть в прорубь, директор Сербора распростёр объятия. «Всё сделаем по высшему разряду, как самому Юрию Михайловичу. Прорубь пробьём 10 на 15 метров. Установим тёплую раздевалку. Разобьём шатёр, чтобы потом по-человечески, как полагается отдохнули: водочка, грибочки, шашлычок. Каток залить?» Я покорно соглашалась на всё.
Когда дирекция Сербора выкатила нашим финансистам счёт за прорубь — 7 тысяч баксов, у тех волосы встали дыбом. Даже умяв её до 5 тысяч, они не знали, как объявить её Немцову. Что-что, а Боря считал каждую копейку. От гнева спасло лишь одно. В тот день сняли руководителя НТВ Бориса Йордана. Немцов был нокаутирован, НТВ был наш главный информационный ресурс. На фоне этой потери всё остальное меркло.
На мероприятие планировалось позвать только доверенных журналистов, чтобы они должным образом осветили молодецкий задор эспээсовцев. Но, конечно, произошла утечка информации. И Интерфакс дал сообщение, что на Крещение фракция СПС собирается окунуться в прорубь. В тот же момент мой телефон взорвался. На зрелище, как СПС нырнёт в прорубь, аккредитовались все центральные каналы и газеты. В общей сложности набралось более 100 журналистов. Это был аншлаг.
Накануне поздно вечером позвонила секретарь Бори — Ира Королёва (тогдашняя его жена). «Лена, как думаешь, Боре завтра надеть стринги или боксики?» — «Ира, какие стринги?! Обычные плавки!» — «А он хочет стринги». «Ира, спрячь от греха подальше, чтобы он их не нашёл».
Приехав загодя в Серебряный Бор, я увидела ошеломляющую картину. Вдоль кромки проруби выстроились десяток телекамер и толпа журналистов. Не ровен час одно неосторожное движение, и они могли рухнуть в бездну. Кто-то мерил воду на ощупь, подозревая, что эспээсовцы провернули какой-то трюк и подогрели воду. Но она была ледяная, как и воздух в тот день. «Температура воды +4», — торжественно объявил директор комплекса.
На этих словах раздался звонок Немцова. «Дикун, я слышал, что когда опускаешься в прорубь, лицо непроизвольно сводит судорога. Так что ты там давай журналистов отгони подальше, когда я буду нырять. Пусть снимают, когда я поплыву». — «Боря, я бессильна. Они здесь собрались, чтобы запечатлеть твои судороги», — злорадно прошипела я.
Обычно я контролировала, в чём Боря появляется перед публикой. Но перед мужской раздевалкой я была бессильна. Оттуда Боря вышел в шикарном махровом халате, как из сауны. От некоторых эспээсовцев, решивших поддержать подвиг шефа (а надо заметить, таких набралось лишь человек десять), подозрительно попахивало. Хотя врач строго-настрого предупредил: до заплыва никакого спиртного, только 100 грамм после.
Тем временем Боря в сланцах прошлёпал до проруби и у самой кромки, обведя толпу журналистов взглядом, театрально сбросил халат. Раздался вздох восхищения женской половины, и все ответные взгляды устремились в одном направлении. На Немцове были маленькие чёрные стринги, акцентирующие все его достоинства. Эффектно поиграв мышцами и кубиками живота, Боря сделал глубокий вздох и с широкой белозубой улыбкой ушёл под воду. Вынырнул он, так же широко улыбаясь. Да, удар Борис Ефимович держать мог.
Через пять минут Боря в окружении камер рассказывал: «У нас с другом традиция. Каждый год на Крещение мы плаваем в проруби. Уже лет семь, ни разу не пропустили».
Потом был и шашлычок, и коньячок, и песни под гитару. Душевно было. А на следующий день в «Коммерсанте» вышла огромная статья Андрея Колесникова с заголовком «СПС как говно в проруби» и с аршинной фотографией Немцова в стрингах. Так мы нырнули в предвыборную кампанию.
Апрель 2003. Лондонский форум
Я очень часто думаю о Боре, вспоминаю его. Наверное, как все вы. Я так и не приняла и не осознала его гибель. Для меня он просто уехал куда-то далеко…
Почему-то в последнее время я часто вспоминаю эпизод, как мы в 2003 году поехали в Лондон на экономический форум. Наша стратегическая задача была — не быть застуканными на месте. Проще говоря, избежать встречи с Березовским, который, конечно же, должен был прийти на форум. В предвыборный год фото с Берёзой было бы компроматом.
фото: AP
Весь форум я как коршун высматривала, нет ли на горизонте Бориса Абрамовича? К счастью, его не было. И мы уже расслабились и собирались покидать форум, как вдруг на выходе как черт из табакерки выскочил Борис Абрамович и на глазах всего честного народа заключил Борю в объятия! Боря, добрая душа, стал искренне обниматься с Берёзой. Тут же подскочил какой-то западный корреспондент и захотел сделать фотографию. С пиаровской точки зрения это был полный провал. И тогда я как фурия стала нападать на этого фотокора и кричать: No fotos! Я была такая злобная, что он отступил.
Но в этот момент подскочил вездесущий Валера Левитин из «Коммерса». «Валера, нет! — завопила я. — Никаких фото!». Но Левитин плевал на меня. Он просто отодвинул меня и нацелил фотоаппарат. И тогда, чтобы не дать ему сделать нормальное фото, я как пантера бросилась между Борей и Борисом Абрамовичем. Со стороны дальнейшая сцена носила комичный характер. Левитин пытается меня грубо силой выкинуть из кадра, я отбрыкиваюсь от него ногой. Он шипит мне в ухо матерные слова. Вся наша компания слилась в запутанный клубок. Борис Абрамович, давясь от смеха, прекрасно все понимая, кричит Боре: «Как же тебя твои бабы оберегают». Сам Боря ржёт: да вот такие у меня.
В сухом остатке — Левитину не удалось сделать компрометирующий снимок. Я потом насчитала на своём теле немало синяков.
Нет Бори, нет Березовского. Нет и Валеры Левитина, тоже ушедшего молодым… А тогда всё было всем так смешно…
Но Борис Абрамович всё же нас догнал. В ноябре 2003-го Боря должен был ехать в Лондон. С него взято было 100 клятвенных заверений, что ни при каких условиях он не встретится с Берёзой. Когда Немцов вернулся в Москву, я спросила: «Ты с Берёзой не встречался?» — «Нет!» — поклялся Боря.
В тот день на вечер был назначен брифинг с журналистами… Утром я открыла «Московский комсомолец». Широко улыбаясь, с первой полосы на меня смотрели Борис Ефимович и Борис Абрамович в обнимку. Видно было, как им вместе хорошо. Под фото — текст, как Немцов встречался в Лондоне с Березовским.
«Дикун, отменяй встречу с журналистами!» — орал мне в телефонную трубку Немцов. «Нет — сказала жестко я. — Ты встречался, ты и отвечай». Конечно, весь брифинг свелся только к лондонской встрече. Никого из журналистов больше ничего не интересовало. Впрочем, какая разница, мы уже стремительно летели в пропасть.
Тогда я была зла как сто чертей, но теперь понимаю, что для Бори простые человеческие отношения были важней имиджевого ущерба и политической конъюнктуры. Сколько БАБ его ни гнобил, а он все равно с ним поддерживал хорошие отношения. В этом был весь Боря.
Декабрь 2003. Как Волин решил «убить» Чубайса
Последнюю неделю перед выборами в штабе (СПС — «Союз правых сил») царила полная безнадега. По всем социологическим опросам, в Думу мы не проходили. Сотрудники штаба пребывали в глубокой депрессии. Никто уже практически ничего не делал, но при этом надеялись на чудо. «Кремль нас не бросит. Мы им нужны», — подбадривали друг друга, как зомби. Правда, зачем мы нужны Кремлю, никто объяснить не мог.
Чтобы как-то отвлечься от грустных мыслей, решила навестить своего старого друга Алешу Волина. Он в то время возглавлял журнал «Профиль», и его офис был через дорогу от нашего штаба на Андроньевской.
«Дикун, есть идея! — воскликнул Волин в ответ на все мои стенания, что всё пропало. — Значит, так. За два дня до выборов Анатолий Борисович летит на вертолете в какую-нибудь тьмутаракань. Вертолет ломается, приземляется где-то в тайге и исчезает с радаров. Связь с Чубайсом потеряна. Все его ищут. Вся страна, да что там — мир — стоит на ушах.
фото: Наталия Губернаторова
Все СМИ с утра до вечера трубят, что пропал Чубайс! СПС не сходит с экрана телевизоров. А в день выборов Чубайса находят. Представляешь, какая шумиха. На этой волне вы в Думу и проскочите».
От Волина я тут же рванула к Немцову. Боря тоже пребывал в глубоком миноре. Но, услышав о задуманном, он моментально ожил. Глаза его заблестели, он прямо весь набычился. Значит так — в день выборов Чубайса находить не надо. Найдем его через пару дней после выборов. В вертолет также надо засунуть Гозмана и Трапезникова. Пусть они там все вместе в тайге и посидят.
Дело оставалось за малым — утвердить исчезновение Чубайса у самого Чубайса. Решили действовать через Трапезникова. «А что, в этом что-то есть», — отреагировал Трап, когда я посвятила его в замысел. Правда, я утаила от Андрея, что он тоже должен оказаться в исчезнувшем вертолете. «Я обсужу это с Анатолием Борисовичем, — пообещал Трапезников. — Попробую убедить».
Видимо, доводы не воздействовали, и Анатолий Борисович убиваться отказался. Но если бы даже осторожный Чубайс решился на эту авантюру, вряд ли бы это изменило ход событий. В общественном сознании лидеры СПС уже унеслись в белом «Суперджете» в далекое никуда. Этот рекламный ролик, снятый приближенной к Михаилу Лесину фирмой «Сачи энд Сачи», был последним гвоздем, забитым в крышку гроба СПС.
Ночь с 7 на 8 декабря 2003. Как нас колбасило в день выборов
В день выборов, часа в 4, в штаб стали поступать первые сводки из дальних регионов. По ним уже стало все ясно — пролетели. В кабинетах начали откупоривать коньяк, пили не чокаясь.
Часам к 8 вечера здание штаба на Андроньевской заполонили журналисты. Их было очень много. В 10 вечера стали прибывать лидеры. Охрана перекрыла коридор и отсекла журналистов. Обычно падкие на общение с прессой руководители СПС, не поднимая глаз и делая вид, что не слышат выкрикиваемых журналистами вопросов, быстро устремлялись в кабинет Немцова. Там набились депутаты, их помощники.
Сам Борис Ефимович сидел за столом переговоров, бессмысленно тупя в стену. Одна из помощниц по-матерински гладила его по голове, приговаривая: «Боренька, все сложится». Казалось, еще минута — и Боря расплачется. Последним прибыл Чубайс, быстро пробежал сводки и скомандовал: «Лишние, выйдите!». Народ стал пятиться из кабинета…
Тут на столе появилась бутылка виски, молча выпили. Потом будут писать, что лидеры СПС напились в стельку. Этого близко не было, но после первой всех будто прорвало. Все в один голос стали твердить: «Лишь бы они тоже не прошли. Иначе катастрофа!» «Они» — подразумевалось заклятые друзья-враги «Яблоко». Уже никого особо не интересовало, какие жалкие проценты набираем мы, все судорожно следили за «Яблоком».
Мой мобильный надрывался, звонили с центральных каналов, где были расписаны выступления лидеров. Я методично отменяла эфиры. Периодически выходила усмирять толпу журналистов, которые требовали, чтобы руководители СПС прокомментировали свое поражение.
Где-то в два часа ночи Чубайс уехал выступать на первый канал. К журналистам в штабе вышли Немцов и Хакамада. Для журналистов они уже стали пораженцами. Ира еще что-то вещала в камеру, когда молодой бойкий корреспондент НТВ бесцеремонно отодвинул ее: «Отойдите, вы мешаете, у нас прямой выход!». И чуть ли не прокричал в эфир: «Полный разгром СПС! В штабе уныние!».
фото: Лилия Шарловская
В три часа ночи рядовые сотрудники штаба стали, воровато озираясь по сторонам, потихоньку покидать здание на Андроньевской. Заранее по случаю победы был заказан ресторан. И, хотя победа обернулась тризной, это был не повод отказаться от халявного банкета. Кто-то из иностранных журналистов еще спросил: «А куда уходят ваши люди? Ведь еще нет окончательных результатов выборов». Но наших людей это не смущало.
Ближе к 4 утра мы остались вдвоем в кабинете с Трапезниковым. «Смотри, — радостно воскликнул Трап. — В Якутии мы набираем. Однако наметилась тенденция, надо доложить шефу». И стал вычерчивать диаграмму роста.
Будто издеваясь, названивала помощница Сергея Колушева. «Скажите, а в чем Сергею надо быть на приеме в ресторане? В casual или black tie? Я огрызнулась: «В белом фраке…»
В 5 утра все собрались в ресторане. Туда стекалась либеральная общественность: редактор «Московских новостей» Евгений Киселев, руководитель РЕН ТV Ирэна Лесневская, писательница Татьяна Толстая и Дуня Смирнова, артист Михаил Козаков и актриса Наталья Фатеева, правозащитница Алла Гербер. Приехали дружественные олигархи: Михаил Фридман, Петр Авен. Все быстро напивались. Кох был в стельку. Пьяный политолог Алексей Кара-Мурза чуть ли не с кулаками лез на Борю, крича, что он во всем виноват.
фото: Михаил Ковалев
Позже всех приехал Чубайс, который комментировал на телевидении провал. Его бросились утешать женщины: Татьяна Толстая обняла, Наталья Фатеева расцеловала, а демократка Алла Гербер участливо подбодрила: «Анатолий Борисович, зато за нас голосовали все малые народности — якуты, коми, ингуши».
Все висли на плече друг у друга, обменивались мобильными телефонами, «чтобы не растерять друг друга по жизни». У вновь прибывших первым делом спрашивали: «Как «Яблоко»?» («Яблоко» тем временем балансировало на грани прохождения.) Клялись, что если коллеги провалятся, то топор войны будет зарыт и наконец-то можно будет объединиться. Настроение еще больше испортилось, когда просочилась весть, что Путин звонил Явлинскому поздравить с победой.
На следующее утро меня разбудил звонок Немцова. «Яблоко» прошло или нет?» — прохрипел Боря в трубку. Услышав, что не прошло, облегченно вздохнул. А ведь Немцов больше всех бился за объединение наших двух партий. Он уламывал, увещевал демократов, наступал на горло своим амбициям, проводил бесконечные встречи на эту тему. Он готов был отойти на вторые роли, пожертвовать лидерством ради этого. Но, увы, это вечное соперничество Монтекки и Капулетти ничем нельзя было истребить. Как известно, родовая вражда самая тяжелая.
Через день я написала заявление об уходе из СПС. Никто из лидеров на тот момент не собирался рвать тельняшку за СПС, учиться на ошибках, переламывать ситуацию. Отношение было сугубо прагматичное: проект провалился — каждый думал, как ему вписаться в новые реалии.
«Боря, ты говорил с Толей? Нам сохранят содержание? Сколько он нам положит? А мобильные будет оплачивать?» — доставала Хакамада Немцова в один из последних вечеров перед расставанием.
Потом был еще президиум, где Чубайс отрапортовал, что всё только начинается, что мы крепнем в бою и на следующих выборах пройдем в Думу. Но, увы, через 4 года, когда СПС в отчаянии встал в оппозицию к Путину, уже и это не помогло. СПС умер на выборах в 2003 году. Сам Борис Немцов взял на себя всю вину за провал и покинул пост лидера. На какое-то время Борис Ефимович отошел от политики и занялся бизнесом в тени банка «Нефтяной», где не побоялся его приютить друг Игорь Линшиц.
Источник: https://www.mk.ru/politics/2020/01/06/poyavilis-memuary-o-politicheskikh-priklyucheniyakh-s-gusinskim-berezovskim-nemcovym.html
